Размышлять о богатой русской истории в течение прошлого, ХХ-го, завершившегося уже века нельзя только на основе политических событий и социально-экономических процессов: мы попросту не поймем и не уясним тогда глубинного смысла всего произошедшего со страной и народом.

Логика истории властно требует коснуться и религиозно-церковной тематики, которая во многом предопределила ход отечественной жизни и «температуру» ее запредельных катаклизмов. Никакая материальная сила не может полностью устранить из людского общества духовные скрепы и идеальные верования безотносительно того, подтверждаются они раскладом земных обстоятельств или, наоборот, опровергаются ими. Как не изгоняй и не сокрушай «дух», он все равно рано или поздно заявит о своих правах на глубоко греховную и внутренне слабую природу человека.

Поэтому мы решили поместить на сайте «Петербургского Листка» дополнительный цикл статей, посвященный на сей раз истории Русской Православной церкви в бурную эпоху ХХ столетия.

На излете царской власти

В октябре 1894 года, после смерти в Ливадии императора Александра III по прозвищу Миротворец, скипетр перешел в руки его старшего сына 26-летнего государя Николая II Александровича. Прежние, весьма формализованные отношения между Церковью и монархическим государством стали меняться в лучшую сторону. Молодой повелитель отличался искренним благочестием и с удовольствием участвовал в церковных службах. В религиозной политике нового монарха прослеживались, по свидетельству современного богослова протоиерея Владислава Цыпина, ранее невиданные черты, придававшие духовной жизни русского общества особый характер. Важно добавить: на протяжении почти 23-летнего царствования Николая II в России было причислено к лику святых вдвое больше подвижников, чем за предыдущие два века, начиная с Петра I.

Сверх того, в отличие от своих августейших предшественников, последний самодержец благосклонно относился к планам по созыву Поместного собора, полномочного решить вопрос о восстановлении у нас патриаршества, которое было официально упразднено волей Петра в феврале 1721 года. Единоличную патриаршую власть в Православной церкви заменили с той поры властью коллегиального Святейшего Синода (под руководством назначаемого из Зимнего дворца обер-прокурора) — органа, целиком и полностью подчиненного монаршему престолу.

Относительная самостоятельность, которой Церковь пользовалась до Петра I, кроме, пожалуй, периода опричнины при Иване Грозном, к сожалению, исчезла.

И в рамках двухвекового синодального устройства, скопированного петровским окружением с европейско-протестантских образцов, которые совершенно не соответствовали русским православным традициям, Церковь никогда не мирилась с этим порядком, хотя и внешне подчинялась навязанным чужеродным моделям. Духовенство и паства считали подобную форму церковного управления лишенной первосвятительского возглавления, а потому неканоничной. И если Петр I и его свита видели тогдашних церковных вождей опасными противниками своих прозападных реформ (хотя это в полной мере было не так даже в то далекое время), то уж спустя два века Церковь явно не смотрелась противницей царской политики. Вот почему верующие (во всяком случае, их образованная часть) полагали, что пришло время для возрождения патриаршей власти в церковной жизни.

С особой силой такие мнения зазвучали в начале ХХ века: мысль о полномочном Поместном соборе, который «едиными усты» изберет православного предстоятеля, высказывали и виднейшие иерархи, и крупные пастыри из белого (женатого) духовенства, и ученые богословы, и церковно ориентированные общественные деятели из мирской среды.

Царь Николай II сочувствовал такому настрою, хотя отдыхавший с ним в 1901-м в Беловежской пуще младший брат кайзера Вильгельма II принц Генрих Гогенцоллерн писал впоследствии, что русский монарх иронически относится к некоторым церковным нормам, но никогда не скажет об этом вслух. Николай Александрович, впрочем, старался укреплять духовные основы народного и придворного быта.

В 1896-м (в год его коронации) всем русским священникам были даны кресты для ношения на груди — для того, чтобы отличить сих клириков от лиц, не имеющих иерейского сана. Прежде же грудной крест — со времен злополучного императора Павла Петровича — давался лишь как высокая награда.
Николай II присутствовал на различных церковных торжествах и много сделал для сбережения православной старины.

В 1901 году был учрежден Комитет попечения о русской иконописи, а в 1902-м введен устав о пенсиях священно- и церковнослужителям, а также изданы правила об охране старинных церковных памятников.

В царском манифесте от 28 февраля (13 марта) 1903 года прозвучала мысль об улучшении жизни православного духовенства, но вопрос о созыве Поместного собора и нормализации церковно-государственных отношений поставлен не был. Такую проблему заострил в своей книге «Запросы жизни и наше церковное управление» известный общественный деятель Лев Тихомиров — в прошлом, кстати, ярый ниспровергатель основ, «золотое перо» террористической организации «Народная воля» и жених Софьи Перовской (до того, как она сошлась с Андреем Желябовым).

Позднее он переосмыслил свою стезю и, написав нашумевшую брошюру «Почему я перестал быть революционером», присоединился к правоконсервативному лагерю, а позднее считался другом Петра Столыпина.

Царские раздумья

Прочитав тихомировскую книгу, император Николай II пожелал узнать мнение митрополита Петербургского Антония (Вадковского), ревностного поборника допетровского церковного строя. Митрополит ответил конкретно и исчерпывающе: «Мне всегда казалось, что при усиливающемся развитии русского самосознания рано или поздно наступит время, когда общественное мнение вынуждено будет сказать: стыдно и невозможно в Святой Руси жить при таком ненормальном строе церковного управления».

Константин Победоносцев

Получив подобный ответ, Николай II письменно обратился к обер-прокурору Синода Константину Победоносцеву по поводу открытия («распечатания») старообрядческих храмов на Рогожском кладбище в Москве. «По-моему, — отмечал самодержец, — раз мы принимаемся за разбор одного из вопросов, касающихся раскольников, должно коснуться и общего о них вопроса.

В таком случае, — продолжал он, — обсуждение столь исторического и государственного дела, как дело о Расколе вообще, не может быть осуществлено помимо Церкви. Тут сама собой возникает мысль о Всероссийском Церковном соборе, которая давно таится в моей голове. Мне кажется, что только Собор может разрешить данный вопрос. Да и по многим другим проблемам нашей церковной жизни обсуждение их Поместным собором внесло бы мир и успокоение. Притом правильным и историческим путем в полном соответствии с преданиями нашей Православной церкви».

О подобном обмене мнениями, разумеется, вскоре стало известно. В конце марта 1905 года члены Святейшего Синода, включая трех митрополитов, подали на высочайшее имя доклад о целесообразности созвать Поместный церковный собор и восстановить на нем патриаршую власть в русском православии. Ознакомившись с докладом, царь повелел заготовить проект указа в адрес Синода о монаршем согласии на созыв Поместного собора. Указ был составлен вчерне. Подобный поворот событий вызвал раздражение у Константина Петровича Победоносцева. Спустя несколько дней он передал Николаю II своеобразный «меморандум» против Синода и предполагаемого Собора.

На страницах сего опуса он гневно восклицал: «Кроме небольшого кружка здешних (по всей видимости, столичных — Я.Е.) священников, монахов и профессоров (богословия — Я.Е.), возбуждающих митрополита Антония, повсюду простые русские люди, все епархиальное духовенство, во множестве сельское и бедное, возмущены до глубины души и шлют отчаянные вопли, проклиная участников дела. Все видели прибежище и заступничество только в обер-прокуроре и страшатся архиерейского своевластия (?! — Я.Е.). Церкви и соединенным с нею учреждениям грозит разрушение, а с ними поколеблется и вера». Получалось, что паства якобы превозносила введенный еще при Петре I пост обер-прокурора и проклинала патриаршую власть, к которой так привыкла за годы Московской Руси.

Однако монарх, невзирая на сей «перекрестный огонь», откладывал решение по существу. Тогда Победоносцев вновь воззвал к его чувствам. «Не могу умолчать перед Вашим Величеством, — заявлял обер-прокурор, — о положении дела. С каждым днем возрастает смута, возбуждаемая предприятием митрополита, которое имеет характер заговора против порядка церковного управления.

Вся Православная церковь в составе белого духовенства и народа объята ужасом и негодованием при мысли о возможности осуществления задуманного дела — созыва Собора. В епархиях составляются общества для защиты Церкви в ее канонических устоях. Неужели царь утвердит доклад Синода на разрушение церковного строя?».

Записка «маститого» Константина Победоносцева (не только обер-прокурора Святейшего Синода, но и действительного тайного советника по Табели о рангах), несмотря на ее явное несоответствие реальному положению вещей, возымела свое действие, и 31 марта (13 апреля) 1905-го император вернул Синоду его доклад с резолюцией, откладывавшей вопрос на неопределенные сроки. В качестве предлога было избрано неудобство созвать Собор «в настоящее тревожное время».

Отсрочка столь важного мероприятия нелучшим образом отразилась на будущем и Церкви, и государства. Лишь после отставки престарелого Победоносцева с поста синодального обер-прокурора, уже в 1906 году, было созвано Предсоборное присутствие и всем епархиальным архиереям задали вопросы относительно желаемых, с их точки зрения, перемен в церковной жизни.

Епископы с редким единодушием подтвердили созыв Собора и избрание патриарха. Обширный четырехтомный материал, посвященный Предсоборному присутствию, был напечатан в Петербурге в 1907 году.

Продолжение следует…