Историк Яков Евглевский продолжает исследование судьбы Русской Православной Церкви. В этом материале читатели «Петербургского Листка» узнают о непростом для РПЦ времени – 20-х годах XX века.

Вокруг святых мощей

25 октября (7 ноября) 1918-го коммунисты широко отметили годовщину своего прихода к власти. Отмечали ее в тот раз дважды: по юлианскому стилю — 25 октября и по григорианскому — 7 ноября.

Больше таких «повторов» не наблюдалось. По случаю подобного торжества патриарх Тихон направил послание красному правительству (Совету Народных Комиссаров), в котором призвал новых хозяев жизни: «Отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключённых, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры. Обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая, и от меча погибнете сами вы, взявшие меч».

Предостережение предстоятеля оказалось пророческим: прошло всего 20 лет, и во второй половине 1930-х годов от рук своих же однопартийных конкурентов погибли в застенках почти все безбожные вожди Октябрьского государственного переворота…

Серьезным ударом по церковной жизни явилось повсеместное вскрытие мощей Божьих угодников, начавшееся в феврале 1919 года по постановлению Наркомата юстиции. Сию акцию проводили специальные комиссии в присутствии священнослужителей. Потом составлялись протоколы. Если замечалось, что мощи сохранялись не в полной мере, то, в целях атеистической пропаганды, власти выдавали такой факт за подделку и сознательный обман верующих. Чтобы как-то смягчить обстановку, патриарх призвал всех епархиальных архиереев к предварительному осмотру святого праха перед его публичным вскрытием. Но исполнение сего указа оказалось, по оценке протоиерея Владислава Цыпина, делом весьма рискованным. Попытки освидетельствовать мощи вызывали репрессии красного начальства.

Так, в ноябре 1920-го перед Новгородским ревтрибуналом предстал епископ Хутынский Алексий (Симанский) — будущий патриарх после Великой Отечественной войны, а также архимандриты Никодим и Аастасий, игумены Гавриил и Митрофан, протоиерей Стоянов и иеродиакон Иоанникий. Их обвинили в тайном освидетельствовании мощей, хранившихся под сводами Софийского собора, перед их официальным вскрытием. Мужественный епископ Алексий виновным себя не признал, заявив: «Освидетельствование мощей считаю делом исключительно церковным и  отчет в этом могу дать только своим собратьям-епископам».

Трибунал приговорил его к пяти годам тюремного заключения, а других подсудимых — к меньшим срокам «отсидки». Однако ввиду близкой победы в Гражданской войне все были амнистированы и освобождены.

В том же 1920-м в Москве судили игумена Иону (Сторожева), протоиерея Николая Цветкова, председателя Совета объединённых приходов Александра Самарина (занимавшего в царские времена должность обер-прокурора Синода) и еще нескольких человек. Им инкриминировали распространение клеветнических слухов об оскорбительном для верующих поведении членов комиссии, которые вскрывали мощи преподобного Саввы Сторожевского.

Например, в Совнарком была подана такая жалоба: «Грубость и издевательства членов комиссии по вскрытию мощей дошли до того, что один из них несколько раз плюнул на череп Саввы, останки коего составляют святыню русского народа». Александр Самарин и его соратник юрист Николай Кузнецов были приговорены к смертной казни, но «ввиду победоносного завершения борьбы с интервентами» суд поместил их в концлагерь «впредь до победы мирового пролетариата над мировым империализмом». Остальные обвиняемые получили различные сроки заключения.

Весной 1921-го Самарина и Кузнецова освободили из лагеря, причем Самарин работал экскурсоводом под Москвой в музее-усадьбе «Абрамцево». Женат он был на Вере Саввишне Мамонтовой, дочери известного предпринимателя-мецената Саввы Мамонтова.

В юности (а она прожила недолгую жизнь) Вера была изображена на знаменитой картине Валентина Серова «Девочка с персиками».

Умер Александр Самарин в костромской ссылке в январе 1932-го. Но это наступит много позже, а на пике Гражданской войны ширилась кощунственная кампания по вскрытию святых мощей. В 1919-1920-х годах были «осмотрены» мощи Митрофания Воронежского (кто некогда отдал все свои личные сбережения Петру I для строительства военно-морского флота), преподобного Макария Калязинского, Евфимия Суздальского и Нила Столбенского, а также святителей Питирима Тамбовского и Иоасафа Белгородского.

В общей сложности до осени 1920-го (то есть до разгрома в Крыму генерал-лейтенанта барона Петра Врангеля и окончания Гражданской войны) атеисты учинили 63 публичных вскрытия. 11 апреля 1919-го власти «обследовали» — при стечении тысяч молящихся богомольцев — мощи преподобного Сергия Радонежского, благословившего осенью далекого 1380 года дружины Дмитрия Донского на Куликовскую битву.

А 17 декабря 1920-го были вскрыты мощи преподобного Серафима Саровского, прославленного в 1903 году в присутствии царской четы. Впоследствии сей прах пребывал в безвестности, но в 1991-м, когда рухнул советский режим, его обрели заново.

Удары с разных сторон

В разгар очередной русской Смуты в среде православного духовенства резко оживились религиозно-модернистские структуры, считавшие себя идейными наследниками действовавшей на излете царизма священнической «Группы 32-х», а равно образованного уже при Временном правительстве «Всероссийского союза демократического духовенства и мирян» с центром в Петрограде.

Филиалы открылись в Москве, Киеве, Одессе, Новгороде, Харькове и иных городах. Во главе сей организации встал красноречивый священник Александр Введенский, известный своими демонстративными диспутами с наркомом просвещения Анатолием Луначарским. Союз издавал газету «Голос Христа» и журнал «Соборный разум».

Там печатались статьи с грубыми нападками на традиционные формы обрядового благочестия и канонического строя церковного управления. Главным очагом такой пропаганды стал петроградский храм святых Захария и Елизаветы, где настоятелем служил Александр Введенский.

Позиции Союза особенно укрепились после того, как одним из его публицистических лидеров стал профессор Петроградской академии Борис Титлинов. Обновленцы резко выступали против патриаршей власти в Русском православии. Так, Александр Введенский писал, что вслед за избранием предстоятеля Тихона можно оставаться в Церкви лишь для того, чтобы уничтожить патриаршество изнутри. В Петрограде стали плодиться и другие обновленческие (по сути — антицерковные) группы. Например, священник Иван Егоров старался перевести богослужение со старославянского на современный русский язык. Среди епископата подвизался заштатный епископ Антонин (Грановский), который вводил в московских храмах странные новшества и переделывал молитвенные тексты.

Патриарх Тихон дал раскольникам жесткий отпор и в ноябре 1921-го (уже после Гражданской войны) обратился к пастве с поучительным посланием. «Божественная красота нашего истинно назидательного в своем содержании и благодатно действенного церковного богослужения, как оно создано веками апостольской верности, молитвенного горения, подвижнического труда и святоотеческой мудрости и запечатлено Церковью в чинопоследованиях, правилах и уставе, должна сохраниться в святой Православной Русской Церкви неприкосновенно как величайшее и священнейшее ее достояние…». Настораживали также церковно-сепаратистские движения на национальных окраинах, в том числе на Украине. Патриарх делал все возможное, чтобы пресечь столь вредные процессы.

Летом 1921-го (когда, кстати, впервые обнаружились признаки тяжелой болезни у Ленина и он три раза терял сознание) русский народ, только-только переживший ужасы Гражданской войны, постигло новое страшное бедствие — масштабный голод. Засуха поразила посевы в Поволжье, Предуралье, на юге Украины и на Кавказе. В конце года голодали около 20 миллионов человек. Во многих местах дороги были устланы мертвыми человеческими телами и конскими трупами. По инициативе патриарха Тихона активисты создали Всероссийский общественный комитет помощи голодающим (Помгол). Стало поступать и продовольственное содействие из-за рубежа. Большевики же приступили с февраля 1922-го к изъятию церковных ценностей.

Историк Ольга Васильева так описала те печальные события: «Год великого голода в России (1921-й) для верующих памятен и еще одной трагедией — государственной кампанией по изъятию церковных ценностей. Долгое время господствовала догма, что Церковь противилась передаче своих ценностей… В действительности все обстояло иначе. Русская православная церковь сразу же откликнулась на народное бедствие. В августе 1921-го патриарх Тихон… обратился с воззванием «К народам мира и православному человеку», в котором просил о помощи стране, «кормившей многих и ныне умирающей с голода».

В самой России Церковь в короткий срок собрала значительные средства для передачи их в помощь голодающим. 19 февраля 1922-го церковно-приходские советы и общины поступило патриаршее разрешение на пожертвования ради нужд голодающих: можно было и следовало сдавать драгоценные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления. Среди архиереев, активно поддерживавших начинания патриарха, были митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин, который готов был снять драгоценный оклад с иконы Казанской Богоматери (главной церковной святыни Петрограда), если бы это помогло спасти жизнь хотя бы немногим голодающим.

Православное движение помощи голодающим набирало силу. Но это не входило в политические планы властей. Их решением Всероссийский комитет был закрыт, а собранные средства реквизированы. Развернулась подготовка к кампании по массовому изъятию церковных ценностей. Дело в том, что советская власть с первых дней существования столкнулась с финансовыми трудностями.

Согласно отчету Наркомфина, реквизированный банковский капитал в ноябре 1917-го составлял 1 млрд 064,3 млн золотых рублей. Из этой суммы выплата в 1918-м Германии по Брестскому договору составила 812,2 млн золотых рублей. 235,5 миллиона было захвачено и израсходовано адмиралом Колчаком.

В результате, оказавшись на грани финансовой катастрофы, советское правительство было вынуждено, помимо введения жестких налоговых мер и различных манипуляций с денежной массой, искать источники пополнения бюджета валютой. Трудности сохранились на протяжении всей Гражданской войны. А голод 1921 года как раз и создал удобный повод к изъятию церковных ценностей».

Вместе с тем, простые верующие стали возражать против грубого разграбления храмов красными «налетчиками». Так, в Шуе дошло до большого кровопролития. Владимир Ленин немедленно отозвался на него секретным письмом Вячеславу Молотову. «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, — восклицал гневный вождь, — мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр)». И добавил: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

Начались антиклерикальные судебные процессы. Весной 1922-го в Москве судили группу духовных лиц, обвиненных в подстрекательстве верующих к беспорядкам. В качестве свидетеля был вызван патриарх Тихон. Трибунал приговорил 11 обвиняемых к расстрелу. Патриарх сразу ходатайствовал перед председателем ВЦИКа Михаилом Калининым о помиловании осужденных.

«Президент» РСФСР помиловал шестерых лиц, а пятеро мучеников — протоиереи Александр Заозерский, Василий Соколов, Христофор Надеждин, иеромонах Макарий (Телегин) и мирянин Сергей Тихомиров были казнены на Лубянке.

Вскоре власти стали вызывать на допрос самого Тихона, а в мае его подвергли домашнему аресту, лишив возможности участвовать в руководстве церковной жизнью.