Славянскому единству посвящается…

В середине 1070-х годов юная английская принцесса Гита Годвин, спасаясь от французских нормандцев, захвативших Британию, бежала на Русь, где стала женой князя Владимира Мономаха.

Опубликована в федеральном СМИ «Сельская жизнь»

Часть первая: https://listok.spb.ru/2024/06/05/poema-nevesta-chast-pervaya/

Часть вторая: https://listok.spb.ru/2024/07/02/poema-nevesta-chast-vtoraya/

***

И чем продолжительней их забытье,

Чем боль родовая сильнее,

Тем мать, исстрадавшись, младенца ее

К груди прижимает теснее.

Лишь здесь, в долгожданной отчизне моей,

Я плачу от счастья при виде

Призывно горящих на солнце мечей

Твоей верноподданной гриди.

Здесь воздух, напоенный рощами, тих,

А в травах и зарослях серых —

Раздольные пажити смердов твоих,

Страна, обновленная верой.

Вечерний закат ненавязчив и чист,

И призраком в рощицах рая

Трепещет под ветром каштановый лист

И яркие звезды мерцают.

Здесь верится в теплый родительский кров,

Здесь видится смысл состраданья —

Кто может любить и кто дарит любовь,

Не ищет нужды в оправданьях.

За это я жизнь и свободу отдам,

Провидя великое в малом

И в пляске зайдясь, как сестра Мариам

С бряцающим в пальцах кимвалом…

Земной человек ни в душе, ни в уме

Вещей не познает начала, —

Ты, княже, постиг, что о Свете и Тьме

Нам, смертным, судить не пристало.

Оставим монахам разгадывать сны,

Снимать с откровений облатку,

А сами тревогам родной стороны

Себя посвятим без остатка.

От века дано, что спасается тот,

Кто трудится с Богом в совете,

И горняя лестница к Небу ведет

Лишь праведно живших на свете.

В тяжелые дни хороводы из туч

Не скроют предвещенной цели,

И ставни ласкающий солнечный луч

Нас днем не застанет в постели.

Во многих коленах народную честь

Бояны расплещут у склепов

И гусельным звоном снесут эту весть

К подножьям варяжских вертепов…

И любится мне тем сильней и нежней,

И тянет к тебе тем упорней,

Что имя твое не нормандских корней,

А древнеславянского корня.

Не тех, кто при Гастингсе нас унижал,

Не тех, кто в столичном аббатстве

Державу и власть, будто взломщик, забрал,

Залив их пятном святотатства.

…Был заполночь подан загадочный знак:

Вильгельм, опираясь о кочку,

К лицу норовил мне приблизить кулак

Размером с ростокскую бочку.

Я плакала, в страхе на помощь звала,

Но диво: ночную охрану

Коварно речная укутала мгла

Беззвездной накидкой тумана.

Глумился обидчик; терзался отец,

Не в силах расправиться с лихом, —

Вдруг всплеск — и из тьмы молодой удалец

Явился на палубе тихой.

Глаза голубые; господская речь;

Клинок в изумрудах упругий;

Кудрей белоснежных волнистая течь

С-под шлема бежит по кольчуге.

Скрестились на миг их мужские зрачки —

Оружьем бесценного сплава

Мой гений злодея рассек на куски,

Извергнув кровавую лаву…

Так я с незнакомцем осталась вдвоем.

Мой обморок видя глубокий,

Из рыцарской фляги холодным вином

Он брызнул на бледные щеки.

Мираж среди ночи пугающе рос;

В беспамятстве долго томилась.

Смежила ресницы — и молча без слез

В ладонях его очутилась.

…Я мукой Спасителя крестно клянусь:

Иконой, дарованной свыше,

Он вдаль указал на бескрайнюю Русь

И выдохнул: «Сим победиши!»

Нездешний посредник у Неба с людьми,

Обласканный горней волною,

Могучий, как тур, и премудрый, как змий,

Стоял в головах надо мною…

Гадала, с чьим ликом сравниться ему?

Кому я служеньем повинна?

Откуда сошел он в днепровскую тьму?

Какого он рода и чина?

Что значит виденья духовный урок:

Под пологом мужнего ложа

Найду ль я себе предначертанный рок?

Мой муж, ты ответить мне можешь?

Ты платье по князю Владимиру сшил:

Что стежка, то смётана строго, —

Когда он на Анну свой взор обратил,

Он дал вам Единого Бога.

По умыслу сходно нарек вас Христос.

Вы — тезки, сродненные делом:

Владимир один Русь, как сердце, вознес,

Другой укрепил ее тело.

Мудрейшие мужи из ваших отцов

Стяжали могуществом славу.

Не мать ли твоя с византийских брегов

Невесткой вошла к Ярославу?

Своя средь своих, что родная сестра,

Что ангел — без зла и обиды,

Припавшая к светлым просторам Днепра

От врат золотой Пропонтиды.

И я, повелитель, в палаты вошла

С лицом от рыдания мокрым —

Туда, где полжизни свекровь провела

В светелке у мудрого свекра.

Вошла не забавой твоей дорогой,

Цветком чужедальних курганов,

Но верной и преданной мужу женой,

Наперсницей княжеских планов.

Порой аскетично-обманчивый суд,

Прикрывшися пользой Господней,

В нас, женщинах, видит нечистый сосуд

И козни царя Преисподней.

Неверно! Я вся истомилась иным:

К дороге прикована лямкой,

Плыла, как Изольда с Тристаном своим,

К садам Тинтажельского замка.

Ведь разве не вьюжным бураном в пути

Любовь застилает наш разум?

И можно ль увянуть, и можно ль цвести,

И можно ль страдать по указу?

Владимира трудно понять торжество

На пьяном пиру и обильном,

Когда разувала Рогнеда его

И плакала в гневе бессильном.

Ни страстные зовы владыки в тиши,

Ни лалами шитые пряжки

Сломить не смогли своенравной души

И прихоти гордой варяжки.

Рядил к ней послов в предрассветную рань,

Голубкою звал и отрадой,

Дарил жемчуга и камчатную ткань,

Но взял крепостною осадой.

Легла она в пышную княжью кровать,

О мести твердя без умолку:

Она не желала Владимира знать,

Всю жизнь пролюбив Ярополка.

Крестителя свыше сподобил Господь:

Сей Клавдий услышал глаголы —

Своей Мессалины греховную плоть

Исторгнул в далекие села.

Так опытный ловчий пролеском идет

И вдруг углубляется в чащу —

Судьба за собою покорных ведет,

А тех, кто противится, тащит.

Но я не невольно, а вольно любя,

Иду за судьбой, а не златом,

Поверь: я без плача разую тебя

И ночью не встану с булатом.

Владимир! Я дома навек зареклась

Супругу служить без ответа —

Об этом я матушке слезно клялась

Суровою правдой Завета.

Так исстари судит мирская молва

И Церковь речет в благочинье:

«Се — крест над божественным храмом глава,

А муж над женой — господине».

Так тянется лентой с начальных времен

Жемчужная нитка мотива:

В мужчине красив повелительный тон,

В жене — послушанье красиво.

Приветствовать в тереме стану зарю,

Забыв пуховые перины,

А в час предназначенный я подарю

Владыке наследника-сына.

Пусть будет он счастлив, могуч и богат,

Пускай обойдут его беды,

Пускай у его колыбели стоят

Твои два державные деда.

Дадут ему ясные цели во мгле,

Любовь и приязнь человека,

Чтоб сын наш на гордом монаршем столе

Сидел до скончания века.

Чтоб многие земли прельщающий трон,

От Рюрика данный, был вечен,

Чтоб в бармах златых не страшился бы он

Отравы и сабельной сечи.

Но в миг бы, как тысячи вражеских сел

Падут под десницей всевластной,

Он холодно-царственный взгляд не отвел

От стонов беглянки несчастной.

Не встал, теребя раззолоченный крест,

И гриди не бросил с раскатом:

«Возьмите себе, а когда надоест,

Отдайте дворцовым солдатам!»

Чтоб благость твоя, словно твердая ось,

В нем выросла крепко и строго,

Чтоб матери — мне — никогда не пришлось

За князя стыдиться пред Богом.

В канонах, рожденных сегодняшним днем,

Для женского сердца дороже

Не только уменье сражаться мечом,

Но вежество рыцаря тоже.

Навеки останутся мир и добро

В сердцах, как прохладная замять,

Руке летописца доверив перо

В потомки нести твою память.

Мой муж, пред тобой я верна и чиста,

Тебе вручена по зароку —

Правдиво глаголят святые уста:

«В жене своей нет бо пороку!»

Готова я славное знамя спасать,

Что — мукам похода в награду —

По слову Олега взвилось в небеса

Над матерью весей и градов.

И даже когда мы уйдем на погост,

А сил наберет вероломство,

Два мощных народа протянутый мост

Сумеют сберечь для потомства.

Залогом — поднятые в воздух мечи

У тихой могилы Аскольда

И горько скорбящая в южной ночи

Упрямая дочь Роговольда…

Когда-нибудь вновь рассмеется весна,

Британцы воспрянут из праха,

И женщина скажет: «Любила она,

Как Гита — ее Мономаха».

В высоком сиянье церковных свечей

Прими, князь, Господнюю волю:

От печищ войны, с разоренных полей

Сошла к тебе юная доля…»