Историк Яков Евглевский подготовил большое исследование политических запретов в России ХХ века. Что и как запрещали в нашей стране, в чем причины и, какие последствия таких запретов мы ощущаем до сих пор? В лучах раннего тоталитаризма (на стыке 1920-1930-х). Дело «Промпартии».

НАЧАЛО СТАТЬИ.

Кнут и пряник

Августовское постановление 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» (или, как выражался Александр Солженицын, «закон о трех колосках») было реакцией красной верхушки на частые хищения в миллионы рублей.

Оно ориентировалось на ужесточение кар за проступки, которые прежде квалифицировались как обычные кражи – с максимальным сроком наказания до двух-трех лет тюремной отсидки и с возможной амнистией через шесть-восемь месяцев после оглашения приговора.

Теперь же за хищение колхозной и кооперативной собственности полагались строгие кары вплоть до смертной казни с конфискацией личного имущества.

Причем в виде «меры судебной репрессии по делам об охране колхозов и колхозников от насилия и угроз со стороны кулацких элементов» предусматривалось лишение свободы от 5 до 10 лет в трудовых лагерях без права на амнистию.

Некоторое смягчение обстановки наступило после того, как 2 марта 1930 года в главной тогдашней советской газете (или, как ее именовали, «ц/о» — центральном органе) «Правде» появилась статья генсека ЦК ВКП(б) Иосифа Сталина «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения».

Вождь признал «перегибы на местах», трактуя их как результат самодеятельности излишне ретивых местных работников, неправильно воспринимавших генеральную линию партии на сплошную коллективизацию и раскулачивание богатых крестьян. Затем 14 марта вышло постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлением партийной линии в колхозном движении», которое охарактеризовало действия иных местных «орлов» как «левацкие загибы». В итоге коллективизационная кампания была временно (до осени 1930-го) приостановлена, а некоторых низовых сверхактивистов привлекли к судебной ответственности.

К ним применялись статьи Уголовного кодекса, обвинявшие в злоупотреблении служебным положением и неумышленной дискредитации советской власти. Сии удальцы получили определенные сроки тюремной отсидки. В народе грустно вспоминали старую поговорку: «Грозен был воевода, а как пришел царев суд, — приумолк». Летом 1935-го все виновные в подобных проступках были освобождены. Кто-то, впрочем, спустя пару лет, в разгар «большого террора», получил новый срок, а кто-то, наоборот, как «оступившийся, но исправившийся товарищ» сам принял живейшее участие в беспощадных чистках второй половины 1930-х годов.

Реальное облегчение сельский люд ощутил к 1932-му. Процесс массового раскулачивания был, наконец, остановлен, а выселение кулаков из родных мест прекращено за изъятием случаев, когда его проводили «в индивидуальном порядке». Кроме того, хозяйства служителей культа перестали считаться кулацкими. А в мае 1933-го ЦК ВКП(б) и Совнарком издали совместную инструкцию, которая, в частности, ограничила общее число заключенных 400 тысячами кулаков «на весь Союз ССР». Эти люди обрекались жить в особых трудовых поселках. С мая же 1934-го началось постепенное восстановление в гражданских правах осужденных кулаков-спецпереселенцев. Затем из их «рядов» были изъяты лица, освобожденные для поездки на учебу, и молодые женщины, вышедшие замуж за свободных граждан. Таких счастливчиков в 1935-1937 годах набралось свыше четверти миллиона человек.

Окончательный отказ от раскулачивания был провозглашен уже после Великой Отечественной войны.

13 августа 1954-го, спустя полтора года после смерти Сталина, Совет министров СССР принял постановление «О снятии ограничений по спецпереселению с бывших кулаков», в соответствии с коим последние спецпереселенцы вышли на свободу. Но полная реабилитация экономических жертв большевистского произвола произошла в эпоху постсоветской демократии. 18 октября 1991 года был принят закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий», который снимает всякую вину с раскулаченных и членов их семей. Причем делает это в общем порядке — наравне с другими «объектами» сталинской «стрельбы по мишеням».

А уточняющее определение Верховного Суда России от 30 марта 1999-го отмечало: «Заявление об установлении фактов применения политической репрессии и конфискации имущества удовлетворено правомерно, поскольку раскулачивание являлось политической репрессией, применявшейся в административном порядке местными органами исполнительной власти по политическим и социальным признакам на основании постановления ЦК ВКП(б) «О мерах по ликвидации кулачества как класса» от 30 января 1930 года, а ограничение прав и свобод матери заявителя заключалось в лишении ее жилья, всего имущества и избирательных прав».

Реабилитированным должно быть возвращено (спустя почти 70 лет!) и необходимое для проживания недвижимое имущество (либо его стоимость), если таковое не было национализировано или муниципализировано, уничтожено во время Великой Отечественной войны и при отсутствии иных препятствий, упомянутых в законе «О реабилитации жертв политических репрессий». Справедливость, хотя и поздняя, была, казалось, восстановлена. Но, с какой стороны ни подойти к этим громким и печальным событиям, нельзя не увидеть, что самая трудолюбивая, самая динамичная, самая хлебопроизводящая часть нашего крестьянства бесследно исчезла в горниле советского социального эксперимента.

Судебные расправы

Проходившее на стыке 1920-1930-х годов усиленное формирование партийно-советской тоталитарной системы, связанное со стремительным упразднением НЭПа (о коем Ленин говорил, что это «всерьез и надолго»), и «ударным» курсом на коллективизацию-раскулачивание деревни, было неотделимо также от масштабных репрессий против политических оппозиций и вообще мыслящей части общества.

Важным орудием такой политики были судебные процессы с их суровыми приговорами и последующими карами вплоть до смертной казни. Одним из подобных процессов стало так называемое «Дело Промпартии».

По-другому, более развернуто и неуклюже, эту структуру именовали «контрреволюционной организацией Союза инженерных организаций». Суд состоялся 25 ноября-7 декабря 1930-го, то есть на пике «великого перелома» в советской деревне. Обвинительные документы были грубо сфальсифицированы и «свидетельствовали» о вредительстве на промышленных предприятиях и транспорте в 1925-1930-х годах. Власти задумали эту расправу, так сказать, не на пустом месте.

Весной 1930-го, после нескольких шахтерских забастовок, сотрудники ОГПУ арестовали большую группу инженеров и представителей научно-технической интеллигенции. Их обвинили в создании подпольной антисоветской структуры, которую называли по-разному — «Союз инженерных организаций», «Совет союза инженерных организаций», «Промышленная партия». Эта «вредительская» единица была, по данным следствия, связана с «Торгпромом» («Торгово-промышленным комитетом») — объединением бывших русских предпринимателей в Париже, а также французским генеральным штабом, усердно подготавливая при этом иностранную интервенцию против СССР с целью восстановления у нас капитализма.

Судилище по делу «Промпартии» нанесло тяжелый удар по старой научно-технической интеллигенции — отменным инженерам и конструкторам. Одновременно оно позволило оправдать хозяйственно-финансовые просчеты красных вождей и печальные результаты их экономической безграмотности. Стал повсеместно воцаряться дилетантский подход к решению хозяйственных вопросов, культивировались показуха и бодро-лживые «рапорты» о несуществующих или половинчатых успехах. Из промышленных структур исчезали профессионалы, которых заменяли коммунистами и комсомольцами из простонародья.

ОГПУ утверждало, что в подпольной «Промпартии» было до 2 тысяч заговорщиков. Однако перед судом предстали лишь 8 человек во главе с «руководителем» Промпартии профессором Леонидом Рамзиным — директором Всесоюзного теплотехнического института, членом Госплана и Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). Дело рассматривалось в Специальном судебном присутствии Верховного суда СССР под председательством Андрея Вышинского — будущей звезды будущих театрализованных показательных процессов над вождями политической оппозиции в 1936-1938 годах. Пока же Андрей Януарьевич оттачивал свое мастерство в борьбе с «промпартийцами». Им приписали хозяйственное вредительство, шпионаж в пользу Франции и осевших там белоэмигрантов, попытки развалить Красную армию и содействие иностранной военной интервенции.

Обвиняемые «чистосердечно» сознались, что хотели сформировать контрреволюционное антисоветское правительство, где, в частности, должность министра иностранных дел была отдана профессору истории Евгению Тарле. Все подсудимые, разумеется, полностью признали свою вину.

Пятеро, включая Леонида Рамзина, получили высшую меру наказания (расстрел) с конфискацией имущества, а трое остальных были приговорены к 10 годам лишения свободы с поражением в правах еще на 5 лет и с конфискацией имущества. Вскоре, однако, расстрел заменили 10-летней «отсидкой», а срок заключения для троих «счастливчиков» сократили до 8 лет. Имущественная конфискация и поражение в правах были сохранены.

Участь сих бедолаг сложилась по-разному. Кое-кого потом все-таки расстреляли, а чья-то судьба покрыта тайной. Некоторых подсудимых (например, того же Леонида Рамзина) реабилитировали и использовали для конкретной научно-технической работы. Кроме того, по стране прокатились так называемые отраслевые процессы, связанные с делом «Промпартии». Выяснилось, что враги народа пытались разрушить угольную, нефтяную, текстильную, лесную, цементную, энергетическую и прочие виды промышленности. Равно пострадали химическая секция Госплана, энергетика транспорта, топливно-снабженческая сфера, Наркомат путей сообщения и всевозможные военные производства.

Там «орудовали» такие изменники, как члены «ленинградской группы», «экономической группы ВСНХ», «профсоюза инженерно-технических работников» и иже с ними. Все они были разоблачены, а в начале 1990-х запоздало реабилитрованы. В тридцатых же годах крепчала тоталитарная диктатура, набирали оборот политические репрессии, и возможность для интеллигентных людей объединяться хотя бы на аполитичной профессиональной основе даже в домашних условиях, за стаканом чая, была зарублена, что называется, на корню.

Содержание:

Часть 1 — Начало XX века

Часть 2 — Императорские запреты

Часть 3 — Раннесоветский период

Часть 4 — Политические запреты. История ВЧК

Часть 5 – В лучах раннего тоталитаризма (на стыке 1920-1930-х)